Сын известного российского певца Кобзона, 35-летний Андрей накануне в интервью поведал о том, из-за чего не общался с отцом несколько лет и почему второго Кобзона уж точно на сцене не будет. Также Андрей рассказал о том, насколько это сложно иметь такую всем известную фамилию и Кобзон-младший поделился тем, каким образом складываются отношения с великим отцом, пишет
"Собеседник".
– Тяжело носить фамилию Кобзон?
– Признаюсь, соответствовать своей фамилии мне удавалось не всегда… Я прекрасно помню момент, когда четко осознал, кто мой отец. Мне было три года, и я в чем-то провинился. Тогда мне папа дал понять, что Кобзон – это не просто фамилия, используя современный сленг, это бренд, который создавал он. Любая моя история ассоциируется лично с ним, и позорить его я не имею права, потому что ничего для того, чтобы она стала известной, я не сделал. Так что уже в три года я начал задумываться о том, что у меня фамилия непростая.
– Ты рано стал самостоятельным?
– Пришлось. Мой отец проводил примерно 8 месяцев в году на гастролях, а мать его очень любила и боялась потерять, поэтому, чтобы сохранить семью, она начала ездить с ним. Вела его концерты как конферансье. Мы с сестрой Наташей в это время оставались с бабушкой или с няней, которую очень любили. Нянечка была старенькой, а я – очень энергичным ребенком, уследить ей за мной было сложно, поэтому меня воспитывала улица. Вообще, это была позиция папы, что я должен быть самостоятельным, скромным и обеспечивать себя сам. Сестру воспитывали иначе. Наташа была проблемным ребенком: до 12 лет училась в школе-интернате, потому что у нее был сколиоз и за ее здоровьем следить было некому, а таким ребенком нужно было заниматься. По сути, мы оба были предоставлены самим себе. Я был хулиган, все время дрался, у меня был бунтарский дух, я не любил все советское. Не любил ходить строем, не любил школьную форму. Оценки у меня были плохие из-за моего поведения. На собрания всегда ходила мама – папа не желал публично краснеть за отпрыска. А еще с 6-го класса я стал активно заниматься музыкой и учебу забросил совсем.
– Известный факт, что ты в первую очередь не ресторатор и бизнесмен, а одаренный барабанщик!
– Природа меня, конечно, не так щедро, как папу, наградила талантами, но у меня хороший слух. Этого было достаточно, чтобы отдать меня в хор в 4 года. И чтобы я стал его солистом. Хотя родители готовили мне иную судьбу, поэтому я ходил еще и в английскую школу. Там я проучился три дня! А потом к нам домой пришел Владимир Спиваков и жестко поговорил с отцом: «Что же ты делаешь? Ты губишь таланты ребенка! Сам стал
музыкантом, а ему не позволяешь». Но папа не был против, он просто не видел во мне никаких талантов. К тому же мама очень хотела, чтобы я учился в английской школе, делал карьеру дипломата. Но после разговора со Спиваковым папа у меня спросил, на чем я хочу
играть. Я ответил, что только на барабанах. Он съёрничал: «Лишь бы не духовик!» – ведь в
музыкальном мире над ними шутят, мол, мозги свои выдувают и особым умом не отличаются.
– Это была установка, что второго Кобзона просто быть не может?
– Сложно быть вторым Кобзоном в семье
музыкантов. У меня постоянно были конфликты с отцом из-за музыки! Он до сих пор не понимает: ударные
инструменты – это совсем не то, что вокал. Ему кажется, что барабанщик вряд ли сможет сыграть в оркестре, а любой из оркестра легко может сыграть на барабане. На тему музыки с ним спорить бесполезно: у меня свое мнение, у него – свое. Но я считаю, венец моей карьеры – работа в таких группах, как «Моральный кодекс» и «Воскресенье». А еще мне посчастливилось поработать с Сашей Буйновым и Володей Пресняковым. Я любимое дело не забрасываю! Недавно сыграл на записи группы «Ума2рман» с Патрисией Каас… Я добился всего в музыке и дальше не пошел. Как говорила моя мама: «Барабанщик – пятая спица в колеснице».
Известных барабанщиков в нашей стране просто нет. И мне делать такую карьеру было бы странно. А певцом становиться с папиной фамилией – тоже. Тягаться с Иосифом Кобзоном глупо. К тому же жанр, который мне близок и в котором я бы хотел петь, не предполагает такого голоса, как у папы. Мне, к примеру, Стинг нравится. Но представьте: я буду выступать так, а люди сразу скажут: «У него нет голоса. А еще Кобзон называется!» Все будут меня с папой сравнивать, а мне это неприятно.
– У вас с отцом складывались по жизни непростые отношения…
– Папа – сложный человек. У него и жизнь очень сложна: ему приходилось выживать и не раз бороться за свои принципы и за свою еврейскую фамилию в Советском Союзе. Это отразилось на его характере. К нему очень тяжело найти подход. Но в то же время он очень неприхотливый человек из-за своего простого происхождения. А еще у папы тяжелый график – он очень мало спит. Рано встает, едет в Думу, потом – творчество… Он владеет массой разных специальностей: может профессионально поговорить с человеком о музыке, бизнесе, нефти, о металлургии и так далее.
– Почему же у вас возник конфликт?
– Нестыковка в отношении к жизни – оно у нас с ним разное. Если у него установка прожить жизнь и умереть на работе, то я думаю, что работа нужна для того, чтобы жить, а не жизнь ради работы. Я ценю в жизни те моменты, когда я могу позволить себе лениться. А его это раздражает. К примеру, он никогда не понимал Муслима Магомаева. Достаточно жестко осуждал его за то, что тот якобы халатно относился к своей карьере. Будучи суперизвестным и талантливым певцом, Магомаев мало гастролировал. Когда у Муслима спросили, почему так происходит, он честно ответил: «Я не люблю много работать!» А папа даже на отдыхе дает по 4 концерта в день! Совершенно другой склад – и вот в этом мы с ним разные. Я люблю зимой отдыхать в Таиланде. А папа не понимает, как это можно целый месяц ничего не делать. Он все для себя решил еще в детстве – и с этой колеи ни на шаг не сходит. И безусловно, он добился, чего хотел, благодаря своему характеру.
– Вы, наверное, часто ругаетесь?
– Не часто, но сильно. Пару раз вообще по полгода не разговаривали друг с другом. У меня ведь тоже непростой характер, я тоже очень неуютный, только не такой резкий, как папа. Я могу ему какую-то претензию не сказать, он же не смолчит – обязательно выскажет. Я все-таки во многом похож на маму: у нее отличительная черта – дипломатия. Первый раз мы сильно поругались в мои 17 лет – у меня тогда был переходный возраст, я хотел что-то доказать. И мы с ним не общались. Не так давно он сделал мне замечание по поводу моего бизнеса, и мы опять разругались вдрызг.
– Были в жизни моменты, когда ты бедствовал?
– Были. С голода я, конечно, не умирал, но не мог позволить себе купить то, что хотел. И в этих случаях по стечению обстоятельств отец мне не мог помочь, так как в первом случае мы с ним были в ссоре, а второй раз он был в коме (в 2001 году во время операции у Иосифа Давыдовича началось заражение крови и он впал в кому на 15 дней. – Ред.). Тогда мне пришлось пережить столкновение с реальностью один на один.
– В твою семейную жизнь родители вмешиваются?
– Вмешиваются. И сейчас, и раньше, когда мы были вместе с моей первой женой – дизайнером Катей Полянской. До рождения внуков папа с мамой замучили вопросами, почему они не появляются. После рождения детей – какими-то другими расспросами. Мама в меньшей степени мешала, папа – очень сильно, и я этому до сих пор не рад. Он везде совал свои жесткие установки, что живем мы неправильно, что нужно делать так-то и так-то. Я не очень люблю рассказывать о своей личной жизни – даже папе. Не нужен мне совет…
– Но сейчас у тебя новая семья – Настя Цой и сын Миша!
– Да. А история та же. Настя младше меня на 10 лет, мы вместе уже пять лет, но родителям я ее представил на последних сроках ее беременности. Потому что опасался неадекватной реакции папы, ведь моя невеста – кореянка. Теперь же папа постоянно спрашивает меня, когда я женюсь на Насте. А я не люблю семейную жизнь в принципе! Я люблю жить один. Мне нравится чисто физиологически спать одному. Одиночество – для меня счастье. Я могу прожить со своей девушкой несколько дней вместе, а потом мне обязательно нужно побыть одному. Иначе я энергетически не заряжаюсь. Но я готов к серьезным отношениям.
– Миша – незапланированный ребенок?
– Да планировать детей как-то странно. Конечно, Настя была не совсем к этому готова. Но так произошло.
– А ты готов?
– Я всегда готов, а мне что? Я детей люблю! Очень хорошо, что мальчик. Я не хотел девочку. Во-первых, у меня уже есть две дочери от первого брака: Полина и Аня, 9 и 6 лет. Во-вторых, мне уже 35, и я хочу наследника. Сын – это продолжение рода, фамилии.
– И так вышло, что единственный продолжатель фамилии Кобзон – кореец…
– Да, Миша Кобзон – косой! Именно поэтому мои родители были шокированы – они не знали, как к этому относиться.
– Обсудим еще одну закрытую тему. Все знают, что Кобзон лысый…
– Это для папы до сих пор является страшнейшим комплексом. Это мы не обсуждаем даже дома. Для всех нас, его близких, вопрос папиных переживаний по поводу волос вообще не ясен. Пора уже свыкнуться с этой мыслью! Вот мне 35 лет, я лысый, и ничего. Мне так нравится. Хотя, может, благодаря папиному парику у него до сих пор так много поклонников – его же привыкли таким видеть. Где-нибудь в глубинке люди верят, что это живые волосы. Хотя они и про некоторых гомосексуалистов на нашей эстраде думают, что они – натуралы.
