Мать Михаила Ходорковского приехала в Германию на премьеру симфонии, посвященной ее сыну. В интервью
Deutsche Welle она рассказывает не только о своей жизни, но и о видении ею современной России. Марина Филипповна Ходорковская - человек занятой: походы в суд, переговоры с адвокатами, попечения о лицее, основанном ее сыном для детей-сирот. В последние годы ей было не до путешествий: хватало ежемесячных полетов в Читу. Но в октябре Марина Филипповна побывала в Германии. Кстати, первый раз в жизни. Поводом стало исполнение в Лейпциге "Ангельской" симфонии Арво Пярта (Arvo Prt), посвященной ее сыну, Михаилу Ходорковскому.
Марина Филипповна, как себя чувствует ваш сын? Давно вы с ним видались?
- Я его видела за несколько дней до отъезда в суде. Он не жалуется и не пожалуется никогда. Моральное состояние – боевое.
- Удается ли вам с ним поговорить?
- По нашему закону два раза в месяц полагается по часу свидания в СИЗО, по телефону через стекло. Но поскольку у него еще есть и дети, и жена, то мы чередуемся как-то.
- Как дети переживают эту ситуацию?
- Дети... Младшим по десять лет. Им было четыре года, когда... Он для них скорее легенда, хотя они ходят на свидание. Девочка, ей 18 лет, конечно, очень переживает. Про сына взрослого и говорить нечего.
- Мы с вами находимся в Лейпциге. Повод вашего приезда сюда - то, что композитор Арво Пярт, известный вообще-то своей большой сдержанностью и аполитичностью, посвятил симфонию вашему сыну. Какое это у вас вызывает чувство?
- Я ему очень благодарна, как и всем тем, кто не забывает и в какой-то мере будоражит общественное мнение.
- Как вы вообще относитесь к музыке? Входила ли классическая музыка, так сказать, в ваш "семейный канон"?
- Я очень люблю музыку, хотя, к сожалению, не имею
музыкального образования. Началась моя любовь с Марка Лубоцкого. Его жена была моей хорошей приятельницей, мы вместе ходили на конкурсы Чайковского в консерваторию. У мужа моего очень хороший слух. Он
играет на гитаре. Я пишу стихи, а он пишет музыку к ним. И его диск среди знакомых расходится с большим успехом (смеется). Смелости еще кому-то еще предложить, у нас нет.
- Вам пришлось в эти несколько дней, проведенных в Германии, давать множество интервью, общаться с представителями политических кругов и просто с людьми. Какое у вас впечатление, на каком уровне находится интерес к делу вашего сына?
- Ну, Германия сказала, мне кажется, больше, чем другие. Россия у нас трудно поворачивается. Есть, конечно, какие-то подвижки в настроении населения, но очень медленно все происходит. Много народу ходит на заседания суда, и журналисты, и деятели культуры.
- Были ли какие-то случаи демонстрации поддержки в ваш адрес со стороны российских деятелей культуры - до этого бенефис-концерта в Лейпциге?
- Нет, они не умеют это показывать. Индивидуально, конечно, поддерживают. Вот Ахеджакова была, Юрский был. Но эти люди не умеют громко поддерживать.
- Почему же? Ростропович умел, Солженицын умел, Пушкин, в конце концов, умел...
- Сейчас народ стал какой-то по-моему очень равнодушный. Вот свой мирок - и больше ничего не существует. Такое впечатление, что люди не прониклись тем, что завтра с ними такое тоже может быть. Также, как не думали ничего подобного все наши олигархи вместе с Мишей. А теперь тихо, но всех прибирают к рукам. Когда выбрали Путина, у меня появлиось впечатление, что все кончилось. Потому что народ, который так все забыл и выбрал человека из этой структуры (неважно, как она называется, я говорю просто "организация из трех букв") президентом страны - наверное, этот народ достоин того, что и получает.
- Человек, как известно, не живет без надежды. Что для вас источник надежды?
- Я вообще-то реалист. Поэтому не могу сказать, что питаю большие надежды.
- А ваш сын?
- Он, наверное, надеется. Хотя он тоже реально себе представляет обстановку. Пожалуй, сегодня больше может сделать зарубежье. У нас что-то произойдет, только если кушать будет нечего. Вот тогда будет бунт - "бессмысленный и беспощадный". Пока что президент Медведев себя никак не проявляет. А это значит, что опять может прийти Путин, на шесть лет...
- Что вас в жизни радует, поддерживает?
- Радовать ничего особенно не радует. А поддерживает - ну, прежде всего, детский дом, который остался. 180 детей - они постоянно требуют забот. Когда так крутишься... Наша концепция осталась прежней: наши дети - это либо сироты, либо дети из незащищенных слоев населения и какое-то количество детей-"пограничников", из "горячих точек". Дети, из "Норд-Оста", из Беслана. "Дети беды", как они сами про себя говорят.
- Насколько быстро такие дети адоптируются в вашем лицее?
- Достаточно быстро. У нас там и
музыка, и танцы, и джаз, и вокал, и художники - чего только нет. Дети быстро увлекаются.
- На какие деньги сейчас существует лицей? Вы же не получаете государственного финансирования?
- Никогда, и, Бога ради, не надо. Нам английский фонд Ходорковского выделяет деньги на достойное существование для 180 детей.
- Марина Филипповна, у вашего поколения - тех, кто детьми пережил войну и послевоенное время, - нередко бывает настороженное отношение к Германии...
- Причем тут Германия? Я могу ненавидеть лишь правителей - Гитлера, который организовал такую же систему, что и Сталин.
- Вы первый раз в Германии, какое у вас впечатление от страны?
- Лейпциг я не успела посмотреть, а Берлин очень интересное чувство вызвал: для нас ведь Берлин такой, каким мы его знаем по
фильмам о войне - названия улиц, площадей, зданий. Позавчера я прошла пешком весь исторический центр. Интересно увидеть своими глазами то, о чем так давно слышал или читал. Купол у Рейхстага совсем другой, чем мы себе представляли. Стена – это, конечно, ужасно было, до сих пор чувствуется. Музей Холокоста очень впечатляет и памятник на том месте, где сжигали книги - стеклянный купол, а под ним - пустые полки... У меня такое впечатление, что еще немного - и у нас такое будет. Я смотрела и думала: не наше ли это будущее?
- Если ваша семья воссоединится, каким вам видится будущее?
- Вы имеете в виду, если сына выпустят? Если будет путинизм - то пускай уезжает. Мы со стариком - второй вопрос. Мы, наверное, не поехали бы.
